Поэт - Страница 87

К оглавлению

— Как долго продержались ваши отношения?

— Пятнадцать восхитительных месяцев.

— И когда все закончилось?

— Очень давно, три года назад.

— Слишком долго для продолжения войны.

— Не желаю об этом говорить.

Я знал, что она так не думает, и все же решил больше не напирать. Подошел официант и принес еще кофе.

— Так что же произошло? — спросил я как можно мягче. — И тебе не идет этот несчастный вид.

Протянув руку, она легонько дотронулась до моей бороды. Рейчел коснулась меня впервые с того раза, как припечатала лицом к матрасу гостиничной койки, еще в Вашингтоне.

— Ты хороший. — И она покачала головой. — Видишь ли, это было не нужно нам обоим. Иногда я вообще не понимаю, что мы увидели друг в друге. Не сложилось.

— Почему?

— Потому. Так вышло. Не знаю, как объяснить. Я говорила, у нас обоих свой груз, у каждого и много. Его багаж оказался круче. И еще на нем маска, а я не разглядела этого, пока не оказалось слишком поздно. За маской я не увидела ничего, кроме озлобления. И ушла сразу, как только смогла уйти.

— Откуда злоба или на кого?

— На многое, даже слишком. Злости в нем хватало всегда. Отчасти виноваты женщины: наш брак оказался второй его неудачей. Его отношение к людям. И еще — работа. Иногда он вспыхивал, как паяльная лампа.

— Он ударил тебя хоть раз?

— Нет. Я прожила с ним недолго. Правда, все мужики отрицают женскую интуицию, однако думаю, останься мы вместе — и кончилось бы этим. Чему быть, того не миновать. До сих пор стараюсь держаться от него подальше.

— Наверное, он еще не остыл к тебе.

— Сумасшедший, что ты говоришь...

— Так я ведь вижу.

— Все, что он может предложить, — это желание сделать мне больно. Он хотел бы выместить на мне и неудачную женитьбу, и все, что не сложилось в жизни.

— Если так, то почему его до сих пор не выгнали с работы?

— Я же говорила, он скрывается под маской. Умело скрывается. Ты видел его на совещании: никаких внешних проявлений. Кстати, следует понимать, что такое ФБР. Здесь не принято выгонять агентов просто так. Пока Торсон делает свое дело, не имеют значения ни мои чувства, ни мои высказывания.

— Ты что, докладывала наверх о его проблемах?

— Ну, не прямо. В этом случае глотку заткнули бы мне. Разумеется, мои позиции в центре хорошо защищены, и все же, без сомнения, бюро — это мир мужчин. Поэтому не пытайтесь излагать шефу мысли о том, что может сделать бывший муж. Есть вероятность продолжить службу в охране банка, где-нибудь в Солт-Лейк-Сити.

— И что ты можешь сделать?

— Немногое. Некоторым образом я уже открыла Бэкусу достаточно, и он понимает смысл происходящего. Ты сам был на совещании и должен осознавать, что Боб не предпримет ничего. Думаю, Гордон вложил свою информацию в другое ухо Бэкуса. На его месте я сидела бы точно так же, дожидаясь, когда один из нас сделает неверный ход. Кто первый подставится, того и снимут за «фук».

— Что ты определяешь как «фук»?

— Скажем, просчет или преступное бездействие. Точно не знаю. В бюро ты не уверен ни в чем и никогда. Хотя со мной им несколько сложнее. Речь о превосходстве. Шеф обрушит на себя ушаты помоев, попытайся он убрать из центра женщину. Вот мое преимущество.

Я кивнул. Эта ветвь разговора явно заканчивалась. А мне не хотелось отпускать Рейчел обратно в номер. Мне хотелось оставаться с ней рядом.

— Джек, ты очень хороший интервьюер. Такой дотошный...

— Это как?

— Как? Мы весь вечер говорили о бюро и обо мне. А как насчет тебя?

— Насчет меня? Не женат, не разведен. Нет даже планов. Целыми днями сижу за компьютером. Это совсем другой спортивный разряд в отличие от вас с Торсоном.

Она заулыбалась, а потом хихикнула, уже совсем по-девичьи.

— Конечно, мы два сапога пара. Были. А ты почувствовал себя лучше, узнав, что обнаружено в Денвере?

— Имеешь в виду, что ничего не нашли? Даже не знаю. Наверное, лучше, чтобы выглядело так, будто он через это не прошел. А в целом ничего хорошего.

— Ты позвонил жене брата?

— Еще нет. Утром позвоню. Есть вещи, которые лучше обсуждать при свете.

— Мне не приходилось подолгу общаться с семьями жертв, — сказала Рейчел. — Бюро приходит позже всех.

— А мне доводилось... Я умею взять интервью у только что овдовевшей женщины, у матери, оставшейся без ребенка, знаю, что спросить у отца погибшей невесты. Вы их изучаете, а я беру интервью.

Наступило молчание. Официант прошел мимо с очередным кофе, но мы его не окликнули. Когда он возвращался, я попросил счет.

По-моему, этим вечером ничего произойти не могло. Мне больше не хотелось ухаживать, вернее, я просто боялся встретить отказ. Это система. Если не беспокоюсь, что подумает женщина, всегда пытаюсь идти на штурм. Когда знаю, что отказ меня заденет, заранее отступаю.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Я солгал:

— Ни о чем. Нет, скорее о брате.

— Почему ты мне не расскажешь?

— Что?

— То, что не договорил на днях. Кажется, ты собирался рассказать о нем что-то хорошее. О том, что он сделал. Почему ты называл его святым?

Я взглянул на Рейчел. Историю я помнил вполне четко, но еще думал, стоит ли рассказывать. Можно было наврать и рассказать одну из приятных уху сказок, и все-таки мне показалось, что Рейчел заслуживает доверия. Мы верим в то, что находим прекрасным, и в то, чего тайно желаем. Думаю, я хотел покаяться — в первый раз за многие-многие годы.

— Лучшее, что он сделал, — это не проклял меня.

— За что?

— Когда мы были еще детьми, погибла наша сестра. Тот случай на моей совести, и Шон это знал. Он единственный, кто знал правду. Кроме нее. Он не проклял меня и не сказал никому. Фактически Шон разделил этот груз со мной. Это ли не святость?